Михаил Ремизов Чрезвычайщина - инструмент усиления президентской власти

Борьбу Медведева с коррупцией я рассматриваю в контексте стратегии политико-аппаратной борьбы за влияние и самоутверждение в новой должности. Дело в том, что российская суперпрезидентская система не так однозначна в смысле абсолютной монополии президента на власть. Можно говорить о том, что премьер-министр в случае, если он имеет серьезную опору в парламенте, является достаточно сильной фигурой. Блок премьера и парламента, в принципе, может уравновешивать президентскую власть, тем более в ситуации, когда этот блок фактически в одном лице персонифицируется с человеком, который столько лет был у власти и сконфигурировал существующую правящую элиту и истеблишмент вокруг себя.

Поэтому для Медведева проблема наполнения своей высокой должности главы государства реальным содержанием стоит сегодня чрезвычайно остро. Главным фактором наращивания мощи президентской власти является определенный режим чрезвычайного применения власти в более жесткой или более мягкой форме. Под этим можно понимать и, условно говоря, ельцинский тип внезапных рокировок. Если посмотреть на соседнюю страну, то там Ющенко набирал влияние только во время внезапного роспуска парламента и создания политических кризисов, а в ситуации рутинной политико-аппартаной игры проигрывал.

Словом, инструмент усиления президентской власти – это чрезвычайщина. Жесткая чрезвычайщина сейчас неуместна, поэтому уместна чрезвычайщина мягкая. Ее максимальная форма – это возможность инициировать судебные дела против влиятельных фигурантов истеблишмента. Путин стал однозначным и монопольным лидером после того, как отправился за решетку Ходорковский. До этого была определенная система баланса. Точно так же, если представить себе, что при новом президенте некоторая часть влиятельных и знаковых представителей элиты получит проблемы с законом, понесут наказание, то это фактически расставит точки над i в вопросе о том, чья в России власть. Это сделает Медведева безусловным хозяином положения. Поэтому я думаю, что именно в контексте включения мягкого режима чрезвычайного применения власти необходимо рассматривать эти меры.

Вместе с тем я допускаю, и вероятнее всего так и есть, что Медведев искренне озабочен проблемой системной коррупции. Может быть, он и не понимает, что эта проблема носит именно системообразующий характер для сложившейся в России модели государственной власти, но именно в силу этого фактически остается лишь два возможных подхода к этой проблеме.

Первый подход состоит в том, чтобы сделать коррупцию регулируемой и управляемой, и как следствие, вертикально интегрированной. По этому пути шел Путин. Он несколько хаотичную и полицентричную коррупционную систему ельцинских времен превратил в вертикально-интегрированную систему в коррупционной вертикали власти. Этот путь был реальным путем повышения управляемости системы. Что-то аналогичное уже может сделать под себя Медведев, как новый глава государства, который установит новые правила игры в государственной системе. Эти правила игры по определению являются коррупционными, но возможны коррективы в ту или иную сторону. Причем, с точки зрения именно правил взаимоотношения определенного кодекса поведения. Здесь возможны коррективы.

Второй путь является путем революции сверху. Но он предполагает опору на альтернативную элиту, на своего рода опричнину против боярской земщины. Поскольку никаких признаков существования альтернативной элиты не только у Медведева, но и у страны в целом нет, то этот путь пока можно рассматривать как фантастический.