Захар Прилепин За этим судом надо приглядывать

На входе в суд, где идёт дело Олега Сорокина, есть два охранника. В разные смены работают.

Один меня узнаёт, говорит: «Здравия желаю, товарищ майор!» - улыбается и запускает тут же.

Сегодня был второй охранник. Он заставляет (просит) меня извлекать из карманов буквально всё: документы, ключи, зажигалки, таблетки, записки, жвачки, ручки, салфетки.

Задерживает очередь минут на пятнадцать минимум. Так ему интересно, что я несу.

Три раза прохожу через турникет под его присмотром.

Ну, ничего. Мы не гордые.

Последнее время в суде – рутина.

Минувшие дни прокурор зачитывала документы по второму эпизоду, «экономическому».

Но сегодня мы послушали записи полицейской прослушки и записи деловых разговоров, сделанные неким свидетелем Евгением Ханом, который, как мне рассказали, не хочет, чтобы его называли провокатором.

(А как?)

Сорокин спокойный, часто смеётся – невесёлым смехом уставшего человека.

Записи прослушки – само по себе своеобразное чувство вызывают.

(Сижу и думаю: и мой голос уже записан не раз, и не два. Лежит где-нибудь, пылится).

И вот, наконец, перехожу к делу.

Итак, про записи, сделанные Ханом.

Они о-о-о-оччень качественные, это явно не диктофон. Включается запись задолго до встреч, и заканчивается тоже не сразу по окончании разговора: слышно, как Хан идет по городу Канны под крики чаек, переходит дорогу, проходит мимо уличного гармониста, заходит в отель – потом собственно разговор – и все звуки повторяются в обратном порядке: играет гармошка, гудят автомобили, кричат чайки.

Внимание, вопрос.

Почему он не мог включить запись хотя бы за несколько минут до беседы, а не тащится с записывающим устройством через полгорода? Если не допустить, что Хан работал под контролем, и запись включал и выключал кто-то другой, то объяснить такие странности особенно нечем.

Далее.

Записанная Ханом его беседа с Сорокиным и Садековым в Каннах четко делится на две части.

В первой разговаривают Хан и Сорокин, а Садеков присутствует, но молчит. Эта часть беседы подчеркнуто корректна, ведется почти официальным тоном, и Сорокин несколько раз предлагает Хану участвовать на равных со всеми основаниями в земельных аукционах, включая повторный аукцион по участку земли Кузнечихе.

Потом Сорокин уходит, и начинается разговор Хана с Садековым, напомнивший «толковники» 90-х: мат-перемат, торг за то, кто что сделает и что ему за это перепадет.

На вопрос, а причем тут Сорокин, ответа на заседании не прозвучало.

И ещё одно наблюдение. Судья больше не дает адвокатам заявлять ходатайства и возражения. Отвечает, что можно будет выступить после изучения материалов, представленных стороной обвинения. А тем, кто не согласен, объявляет замечание с занесением в протокол.

За этим судом надо приглядывать и дальше, увы.

Скоро наступательный пыл обвинения подиссякнет, и начнется допрос подсудимых, а за ним (а, может, и до него) своих свидетелей и свои доказательства представит защита. Любопытно будет посмотреть, как всё пойдёт.

…Сорокин, после оглашения записей прослушки, поднялся и сказал, улыбаясь: «Ваша честь! Прослушав эти записи, я вот что думаю: может, отпустите меня? Ваша честь, ну? Объективно: прослушенные здесь записи на сто процентов свидетельствуют о провокационности всех действий, направленных против меня. Сами же видите».

Судья ему: мы пока изучаем материалы.

Сорокин: «Да я дома бы лучше с детьми подождал, пока вы их изучаете».

Судья, в судейской манере, отмахнулась: давайте, мол, по сути.

(А то это не по сути было).

Всё это жизнь. Всё это ужасно интересно. Чисто по-человечески интересно.

…и ещё, только что вспомнил.

В одной из записей прослушки, которые громко транслировались на зал заседаний, вдруг, резко заглушив беседу, откуда-то раздалась песня «Losing My Religion». То ли в машине заиграла, то ли из проезжающей мимо машины донеслась.

Культовая песня группы REM. Переводится: «Теряю Мою Веру».

Симптоматичненько.

Оригинал материала опубликован на странице Захара Прилепина в социальной сети facebook.