Татьяна Елькина Они настоящие

Черный зал, белый сноп света на сцене. Взметнувшиеся женские руки – мягкость, вдруг оборачивающаяся беспощадной точностью резких движений, бешеный ритм рассыпающейся дроби – Алена Шульгина. Мучительный, ироничный, жизнеутверждающий – все сразу – Джонатан Санчес Фернандес. Две неистовые гитары – Тоно Алькальде и Тони Поркар Рубио. Воистину нежный голос, коварно нарушающий внутренние границы, прокрадывающийся в душу, стискивающий ее и уволакивающий с собой – до самого конца – Карина La Dulce. Мистерия фламенко вершилась 24 мая в Нижнем Новгороде на сцене Дома актера. Организатором концерта «Viva flamenco!» выступила школа танцев фламенко «Entrada».

Артисты вышли на сцену – и в зал хлынуло – дроби, движения, ритмы, голоса, аккорды. Прокатилось волнами по рядам, и хлынуло уже на сцену из зала. Энергетические потоки перемешались, граница стерлась. Фламенко требует душевной вовлеченности зрителя, и недостаточно только увидеть и услышать – необходимо почувствовать, пережить. Фламенко добивается внутреннего соучастия, и потому требует камерности – исполняется так, чтобы зрители и артисты сошлись лицом к лицу, чтобы у тех и других не осталось шанса на взаимную отчужденность. Маленький зал Дома актера этому способствовал – выступление было пережито как наваждение.

Фламенко – это танец, пение, музыка – все вместе – то по очереди, то одновременно. И  еще неотъемлемые пальмас (отбивание ритма) и халео (характерные лаконичные выкрики, подбадривающие исполнителей и орнаментирующие музыкальную фактуру).  Язык каждого из трех искусств, составляющих фламенко, обладает абсолютной степенью выразительности, передавая всю палитру человеческих чувств, до мельчайший оттенков. Фламенко достигает высочайшего градуса выразительности за счет своей гипертрофированной концентрированности. Но вместо избыточности рождается напор, сила которого яростна, как гроза. Гитары – от восторга до рыданий. Пение, выворачивающее душу. И нет такого чувства, которое не выразит танцем Алена. И нет такого состояния, которое не станцует Джонатан.

Свет льется со сцены вместе со звуками голоса, пальмасов и гитары. Свет, ощущаемый как нимб истины – той правды чувства и бытия, которая вершится здесь и сейчас в сердцах и на подмостках. Пронизанное музыкой сияние будто порождает виденья, чудеса, явленья: будоражащее пение Карины, восхитительный голос Тоно, драматичный силуэт Алены, танцующий Джонатан – сущий испанский бес и святой. Гитары Тони и Тоно – больше, чем виртуозность – Божий дар. Когда все настолько настежь, что то, что вершится на сцене, одновременно вершится у каждого внутри, и толи это фламенко нас так глубоко чувствует и понимает, толи так глубоко чувствуем и понимаем его мы… Свет, пролившийся на землю, или земля, пролившаяся на небо – все сместилось, смешалось, переплелось, раскрылось, поразило, оглушило, наполнило, переполнило и уже жаждет нового выплеска… Понимаешь: вот так и должно быть. И еще: так почти не бывает.

То, что в тот вечер творилось на сцене Дома актера – это было фламенко – многослойное, дымящееся, живое. Настоящее, а не его мертвая схема. Высокое мастерство исполнения – а оно было – уходило куда-то за скобки, на дальний план, потому что стихия бушевала – подхватывала, возносила, обрушивала, нежила, разбивала – и было уже не до мелких деталей, когда перед тобой и в тебе глубокое переживание полноты и предельности бытия, трагичности и красоты мира, человека, жизни – то, что всегда стремится выразить искусство фламенко: довести до предела и за грань – туда, где потрясение и катарсис.