Нестор Толкин О чудесной самодостаточности

Как известно, выборы единорогов воодушевляют. Перед выборами для них и солнце становится ярче, и вода сырее, и как будто вечная весна наступает. Их охватывает неудержимое вдохновение, от чего они рьяно плещут крылами, весело бьют копытами, машут гривами и хвостами, обещая всем счастье не за горами. К самому Народу даже подступают – к несуразному, неразумному, пованивающему – подходи, дескать, предлагай, запрашивай – все сбудется, не откажем! Не сейчас, конечно. Ибо и средств не хватает, и волонтеров нет, и до выборов точно не управимся. Но отдаленное светлое будущее никто не отменяет. Улыбаются единороги дружно и усиленно приветствуют инициативы граждан.

- Ибо граждане должны быть активны – так сам наш Губернатор Хлеб Трофеевич полагает, - объясняет братец Каин, и слеза умиления стремительно с щеки его стекает.

Ничего, что не румян уж больше братец Каин – серо-пепельным стал, ибо жизнь такая – нетепличная, непростая, да и серые нынче в тренде стали. Наблюдатели не исключают дальнейшее продвижение братца Каина, ежели еще один цикл протянет. К концу нового срока, поди, уже черным станет. И опять это будет кстати, ибо черные, как известно, за серыми появляются…

- Я ведь слушаю Народ все время – только тем и занимаюсь, - гордо вскидывает рог единорог Базарова. Позабыл Народ немножко о ее существовании, а она, оказывается, вновь на горизонте маячит – годы минули, а она никуда не девается.

- Что поделаешь – работа наша такая – помогать Народу да жизнь его улучшать, - утомленно Больше не Мэр вздыхает и холодный пот со лба утирает. – Все лишь нашими единорожистыми стараниями. Так при случае не забывайте голосовать правильно.   

- И еще трех друзей убедите так же правильно поступать, - советники да помощники вдогонку добавляют.

Больше не Мэр устало отмахивается: некогда ему договаривать, ибо впереди вагоны дел праведных.

Только Лебедь, Щука и Рак ртов не раскрывают. Еще будучи Предводителем эта сложная конструкция приучила себя молчать, тихо и довольно сияя. И такая тактика показала себя идеальной: сколько лет прозаседали, никому не мешая, а потом и в столицу на повышение отрекомендовали. Позабыты давно все внутренние распри, когда хищные субличности чуть не порвали Предводителя на части: он однажды сдуру вякнул, будто прямые выборы Головы Города населением пришла пора возвращать. (Лебедь клянется, что это Щука сказала. Щука уверена – это был Рак. Рак от них пятится, намекая, что по любому он-то не при делах.) Нет, в эту дивную пору всякую жуть лучше не вспоминать даже… И к тому же теперь-то все безопасно, ибо за годы метаний Лебедь, Щука и Рак так перепутались сбруей, коей к возу привязаны, что лишь валяются нелепой грудой и бессмысленно трепыхаются. Воз, как водится, надежно и ныне там – никуда не девается.

По всему видать, что единороги победоносно выступают. Да Народ все это как-то не впечатляет – все-то он в унынии да в апатии, ни во что не верует, ничем не восхищается. Даже не может порадоваться, что его, горемычного, не забывают – через каждые три слова поминают нынче. Посему приходится единорогам самим – без Народа – воодушевляться и восторженно трепетать. И, как водится, у них изумительно получается.